"Этап"
"Резью глаз перечеркнуто чистое небо июня. Не дождаться дождя. Над Голгофой стенанья ворон. К солнцу памятник Ленину смятую кепку просунет: «Накось, выкуси!» – и на перрон, жаться к пришлым вагонам, тянутся бородкой к приезжим, звать на приступ, на взятие почт, телеграфов и пр.
– А по морде не хо?
Это кто там, нахальный и резвый? Двадцать первой этапной команды лихой командир. Рюкзачки за спиной и на корточках, будто с нуждою, вдоль вагона сидят под прицелом судьбы мужики. Вождь зовет за собой. Только, кто ж его, гада, закроет? Это ж памятник, мля!
Ветер дунул с ближайшей реки. Если б были вихры – расплескались бы в синем и чистом. Если б ныла душа – улетела бы – эх! – в синеву.
Но глядят мужики в морду хмурой овчарки плечистой и наивно надеются: спустится там, наверху, им за все их дурные земные деянья. Покаяния нет, это ж – коль не дурак, посуди! – это ж целое дело, не что-нибудь, а ПО-КА-Я‑НЬЕ! Боль смертельная в туберкулезной груди. Это ж не на этапе, не в гиблой постыдной присядке – это там, где молитва, в свечном полумраке печаль.
Смотрит памятник Ленину на неуместную грядку. Но зовет по привычке разграбить и – в светлую даль".
***
"ЕГЭ сдал"
"Венценосные ограды. Летний сад. Роскошный день. И гуляет Летним садом мальчик, кепка набекрень. Он не Пушкин, не Есенин. Он всего лишь сдал ЕГЭ, чудом вспомнив, кто был Ленин. Сигаретка на губе виснет тонкою пижонкой. Вьется серенький дымок. Облаков по небу джонки навострились на восток. И гуляет Летним садом петроградский паренек. И ему уже не надо помнить вдоль и поперек даты, факты и причины (три их было или пять?). Он едва ль уже мужчина, хоть пытался этим стать (раз иль два – пока без толку). Петербург окаменел над его лихой бейсболкой и гулянием без дел, без великих бизнес-планов, без незыблемой мечты среди прошлых истуканов в отражениях воды.
Ну а он, как в сорок пятом на Рейхстаге дед писал, пишет на дорожке сада: «Я доволен. ЕГЭ сдал»
***
"Глашатаям любви после хорошей ночи"
"Я не люблю глашатаев твоих: они силки нам ставят и приманки, они так любят видеть мир с изнанки, дурные соглядатаи любви, которым не помеха соловьи.
Ночные звезды? Экая напасть приписывать такую наглость этим: они, жалея нас, неярко светят, стараясь ненароком не упасть, оберегают нежно нашу страсть, а если падают – как падают ужо! – так искрометно, весело, заметно, чтобы успели пару слов заветных сорваться с губ и поползти ужом, ужами в набухающей траве, росой рассветной. Верные подруги, они оберегают нас от вьюги и от стрелы на скользкой тетиве, прицелившейся к нашей голове – твоей-моей, нет разницы и смысла – мы две в одной, над нами ночь повисла и звезды в ней.
Но – чу! – а за рекой забрезжил новой жизни непокой и оркнул пробудившийся петух. Роса взошла. Покрыла дрожь колени твои. И за спиною Ленин на площади в шагах незримо двух стал виден солнцу. Напрягая слух – гудок сквозного поезда за лесом. И звон ведра. Откуда здесь ведро? Глашатаи, какого все же беса!.. Болит ребро… Но где мое ребро?.. Рукой пошарил – было здесь – и нет…
Деревня. Ленин (памятник). Рассвет."
***
"Одуванчик"
"Ты будешь одиноким много раз, войдя в пути вторую половину, меняя годы на текущий час, шурша душой под пухом тополиным, под серебром текущего с небес то снега, то дождя – такое дело! Туда, где солнце падает за лес, твоя мечта досрочно отлетела – и нет иных желаний. Плесень тел, снующих рядом, не тревожит чресла. Все то, что ты однажды не успел, пребудет не ко времени, не к месту.
Шурши свой путь, не думая о том, зачем еще отпущено судьбою. Пришла пора подумать о своем: что было счастьем, истиной, тобою. Неведомо сие. Шурши старик, незримым светом путь свой освещая, под чей-то плач, под чей-то первый крик, плешивым одуванчиком качая.
И день придет. И солнце озарит. И распрямятся мертвые колени. Тебя встречают облако, санскрит, улыбка мамы, партбилет и Ленин".
Конец цитаты.
Материал предоставлен общественно-политическим изданием "Правда Северо-Запада", опубликовано 24.06.2015 года