«Я устал от лицемерия Запада; атомное государство
Израиль подвергает и без того хрупкий мир угрозе»
Немецкий писатель Гюнтер Грасс
В семнадцать лет его призвали в Вермахт. И он возненавидел войну. Потом захотел работать каменотёсом. И работал. Потом — решил стать художником. Затем — скульптором. И он до сих пор рисует. Герр Грасс признался Дмитрию Жаворонкову, что он до сих мыслит и пишет «звуками, формами, образами», проговаривает текст. Он любит и хочет знать Россию, читает Достоевского и Абрамова. Он всегда остаётся собой — и со своей трубкой, и со своим любимым чаем, и со своей Нобелевской премией. И вот теперь позиция очень пожилого герра Грасса кое-кому не понравилась. На него обрушилась так называемая «либеральная пресса». Великому писателю даже запретили въезд в Израиль. За что? Недавно Грасс опубликовал в газете «Зюддойче цайтунг» стихотворение «То, о чём должно быть сказано». Там говорится об агрессивной политике Запада и еврейского государства Израиль, о подготовке войны против Ирана, обладание которым ядерной бомбой не доказано. Писатель обвиняет Запад в лицемерии и наличии «двойных стандартов» в вопросе о распространении ядерного оружия на Ближнем Востоке.
ГЮНТЕР ГРАСС
ТО, О ЧЁМ ДОЛЖНО БЫТЬ СКАЗАНО
Перевод Майнат Абдулаевой
Почему я молчу, зачем так долго замалчиваю
то, что и так очевидно и репетируется давно
в планах-играх, в конце которых
мы все, если выживем, превратимся в какие-то безмолвные скобки?
Это присвоенное самими себе право на упреждающий удар,
который может стереть с лица земли
покоренный неким хулиганом и
вынуждаемый к организованным ликованиям
иранский народ только потому, что
его власти якобы владеют атомной бомбой.
Но только почему я запрещаю себе
называть по имени ту, другую страну,
которая вот уже много лет, — хоть и тайно, -
но все-таки владеет изо дня в день нарастающим
ядерным потенциалом,
никем не контролируемым, потому что
никакого контроля она не допускает?
Всеобщее умалчивание фактов,
которому и мое молчание покорилось,
я воспринимаю, как тяжеловесную ложь
и ограничения, угрожающие наказанием,
как только это молчание будет нарушено,
потому что вердикт «антисемитизм» наготове.
Но теперь, когда из моей страны,
которую день изо дня настигают ее собственные преступления,
которые невозможно ни с чем сравнить,
и из-за которых ей все время приходится отвечать,
под натянутой на проворные губы
маской «искупления вины»,
но на деле исключительно из-за выгоды,
поставляется в Израиль очередная подводная лодка,
чья задача состоит в том, чтобы умело направить
всеуничтожащие боеголовки туда,
где даже существование одной-единственной
атомной бомбы не доказано,
я говорю то, что должно быть сказано.
Но почему я молчал до сих пор?
Потому что считал, что мое происхождение,
скованное никогда не исправимым недостатком,
запрещает мне поставить страну Израиль,
с которой я связан и хочу быть связанным,
перед этим фактом.
Почему же тогда я сейчас говорю,
состарившийся, последними чернилами:
«Атомное государство Израиль подвергает
и без того хрупкий мир угрозе»?
Потому что следует сказать то,
что возможно уже завтра окажется слишком поздно;
еще и потому, что мы, — как немцы обремененные и без того достаточно, -
можем оказаться поставщиками преступления,
которые легко можно предвидеть,
из-за чего наше соучастие
никакими оправданиями невозможно будет искупить.
И еще признаюсь: я больше не молчу,
так как я устал от лицемерия Запада,
и потому еще, что остается еще надежда
на то, что, может быть, и многие другие захотят
освободиться от молчания
и тех, кто является причиной очевидной опасности,
призовут к отказу от насилия и
смогут настоять на том, чтобы
независимый и постоянный контроль
международных инстанций
над израильским атомным потенциалом
и над иранскими атомными станциями
правительствами обеих стран будет допущен.
Только так можно помочь всем,
израильтянам и палестинцам,
более того, всем людям, которые в этом регионе,
оккупированном безумием,
живут в тесноте и ненависти,
и в конце концов всем нам тоже
только так можно помочь.
Гюнтер Грасс — из эксклюзивного интервью ИА «Эхо Севера»
Дмитрий Жаворонков: Герр Грасс, что неизменно приводит Вас в Россию и к России, и какие русские люди Вам симпатичны?
Гюнтер Грасс: Ууу, традиция взаимоотношений «немец — русский» (ведь не случайно германцев вы называете именно немцами!) — это своего рода схема «любовь — ненависть». Но не только и не столько она. Вспомним моих соотечественников в изображении Фёдора Михайловича — весьма критическом, отмечу...
Дмитрий Жаворонков: Тут нельзя не спросить о русских писателях...
Гюнтер Грасс. Из Нобелевской речи (1999)
«Мы с ужасом видим, что с тех пор как брат капитализма социализм объявлен умершим, капитализм обуяла мания величия и он стал вовсю бесноваться. Он повторяет ошибки своего объявленного умершим брата, догматизируется, выдает за единственную истину рыночную экономику, он опьянен своими прямо-таки безграничными возможностями и делает сумасшедшие ставки, занимаясь всякого рода слияниями в мировом масштабе. Неудивительно, что капитализм, как и сам в себе задохнувшийся социализм, оказывается не способным к реформированию. Его диктат называется глобализацией. И снова с высокомерием непогрешимости утверждается, что этому нет альтернативы».
Гюнтер Грасс: В тринадцать лет я прочитал два романа Достоевского: был потрясён, но ничего не понял. Позже познакомился с Чеховым — потрясён, и всё понял. Это ощущение сохраняется у меня и до сих пор. Самый любимый русский у меня — это Обломов, как и одноименное произведение Гончарова. Что же до параллели «русский — немец» — был «железный занавес», был и огромный взаимный интерес. Железный занавес пропал — интерес стал меньше. Но всё-таки мы близки, и хотелось бы, чтобы он увеличивался. Вот для этого я и стремлюсь общаться с русскими людьми. В Россию я приезжал по приглашению современного писателя Даниила Гранина. Очень люблю творчество другого современного русского писателя, к сожалению, уже покойного. Это Фёдор Абрамов, так хорошо описавший простых русских людей, северян. Их я очень люблю и уважаю.
Дмитрий Жаворонков: В литературе вообще и у Абрамова в частности красной нитью прослеживается тема пьянства. А как для Вас?
Гюнтер Грасс: Литература и алкоголь — явления издавна сопряжённые; можно сказать, пропорциональные. Алкоголь хорош в хорошей компании. Иногда выпить немного и чувствовать себя пьяным доставляет мне удовольствие... Но только после работы. Я сам работаю по восемь-десять часов в день и после работы люблю иногда выпить. А во время работы завариваю себе чай: английский, горяченький...
Дмитрий Жаворонков: А вот писатель-сказочник (и один из базовых немецких романтиков) Гофман любил, по его собственному выражению, «волшебный напиток» «и после работы», и «во время работы». Кстати, у Гофмана и Грасса литературоведы находят немало параллелей. Насколько Вам близка гофмановская традиция?
Гюнтер Грасс: Гофман — несомненно... (герр Грасс взял листочек, задумчиво провёл по нему ручкой и написал: «Hoffmann — Grass»). Но тут, скорее, вся барочная немецкая литература. Даже не Гофман, а сказка, реальность — и тут же фантазия, мечта. Пересечение, быть может, именно в этом.
Дмитрий Жаворонков: Круг замыкается? Ведь тот же Гофман повлиял на многих русских писателей: Гоголя, Достоевского, рассказавших о душе русского человека.
Гюнтер Грасс: Мы, немцы, вообще много говорим о русской душе — это тоже неслучайно. Нравится мне русская душа в немецкой интерпретации... (смеется — прим. Д.Ж.)
Поговорите с Грассом
Он вообще смеётся. В своих книгах и ещё когда говорит с вами. Но в конечном счёте, разницы нет, поскольку Грасс всегда проговаривает написанное, вернее, «сначала говорю, и потом уже записываю». Грасс смеётся. Но смех этот грустный. В нём — кафкианское осознание человеческой истории, ведь война — ни Первая мировая, ни Великая Отечественная — ничему этот мир не научила. Об этом — «Жестяной барабан» Г. Г., в котором — вся немецкая история первой половины двадцатого века. И русская, наверное, тоже.
Югославия, Афганистан, Ирак, Ливия. Сирия? Иран? Допустим ли мы очередную войну? Послушаемся ли последних «зубров» мировой литературы — Даниила Гранина и Гюнтера Грасса?
Синхронный перевод интервью — Наталья Капралова.
P.S. В центре Берлина есть памятник в виде стопки огромных книг. На корешках — имена Гёте, Шиллера, Брехта, Томаса Манна. На самой верхней книге запечатлено имя Гюнтера Грасса.
Текст, фото: Дмитрий Жаворонков. Санкт-Петербург — Данциг (Гданьск). Специально для «Эха Севера»