Бредущие прохожие — это нонсенс в ночи на самом центральном перекрёстке Архангельска, предусмотрительно обрамлённом лишь казёнными учреждениями, пялящимися во мглу чёрными глазницами окон под охраной каменных идолищ советской эпохи.
«У‑У‑У» — ноет ветер — обычно дружественный ночной бродяга гонит прочь. И будто метроном на воротах Бухенвальда «КЫХ-КЫХ», отдаётся мурашками по спине движение стрелок часов на почтамте — почтительное указание на поздний час.
«ВЖЖ-ВЖЖ» — полицейский уазик замедлился, и даже кадык под толщей мехового воротника ощутил внимание 4‑х глаз: «Оружие, наркотики, право хранить...». Это не про мою честь — они правоОХРАНИТЕЛИ, то есть право охраняют. А я право имеющий. Право под охраной имеет меня, а я имею право. Типа, секс. Имею, но кайфа от этого никакого.
Казалось бы, НОЧЬ: имей это право в любой форме, но иметь его уж не хочется — стар стал. STAR гуляет — город спит. В ночи на центральной площади в световом пятне подле большого экрана на углу Петровского парка противоестествен прохожий.
И только ЭХО — суровое, но справедливое ЭХО СЕВЕРА, будто пуля, пронзает застывший в ступоре разум пронзительной актуальностью:
«Кому не спится в ночь глухую?» — я ору, чтобы распотешиться. И слышу в рифму «*ую, *ую» — строгую и справедливую, будто кодекс в руках гособвинителя, истину. Эху простительны такие созвучия.
Хэллоуин, однако — думаю я и ощущаю под шубой большую мужскую тёплую сильную руку.
Вроде не курил — думаю я и ощущаю, что кто-то меня ласково потрепал по макушке лысой головы, будто спросил: чё я маюсь в ночь глухую?
Верно. Но ведь *лядство — это не порок.
Однако, взгляд. Вокруг никого. Только размытые пиксели пятна экрана слепят каким-то пропагандистским бредом. А может, это «ВЗГЛЯД С ЭКРАНА»? Спросил себя я и, взбодрившись, запел когда-то обожаемый всем молодым народом хит «Наутилуса»:
«Прогулка в парке без дога
Может встать тебе слишком дорого...
<...>
Аллен Делон не пьёт одеколон».
«А почему без шапки?» — не унимался кто-то.
Я поднял глаза, посмотрел наверх. О, боже! От похотливости в настрое и след простыл. Не спят в поту шизофреники, бдят у окошек бабушки, колбасятся в «Пелике» братья и сестры.
А в центре города мы. Нас двое. Я и он. Взгляд на экран. Азовский и Павленко. И мы вместе!
«А мы тут дорогу строим», — тихо сказал Он.
Так ведь ночь, Виктор Николаевич. Экран — фонарь, вон там аптека с презиками. Но я не за ними — просто гуляю тут... Не ожидал Вас...
Павленко, видимо, тоже не ожидал и продолжал о своём, о чём-то хозяйственном наяривать перед пустой ночной площадью с огромного, дюже яркого, освещающего полплощади экрана. Одиночество. Два одиночества.
Какая чудная ночь! Павленко, целый мэр целого города, посреди ночи выступает перед одним единственным зрителем! Мы. Глаза в глаза! «Вот трактор», — будто бы говорил мэр, и трактор блеснул сталью ножа.
«Дорогу тут, напрягая все силы, строим трудную, но очень горожанам нужную», — персонально мне как бы докладывает Виктор Николаевич, разворачиваясь и правой рукой указывая на перспективу улицы. Перспектива разухабилась осенней гнусью канав и грязью траншей. На экране крупно показались сапоги.
«По колено в грязи...» — мэр Павленко, как бы не замечал двигающегося на него трактора, будто оправдывался за усталый вид и объяснял что-то важное мне, стоящему в гламурной шубе, пижонских штанах похотливому рас*издяю. Персонально, ночью, с экрана! А экран про*ердолил ночь заставкой, и передо мной появилась спортивная задница какого-то юноши, увлечённо рубящегося в пинг-понг.
Юноша штырился в теннис долго, стоя ко мне задом.
Туды-сюды, туды-сюды. Туды-сюды опять оборвала заставка, уронившая перед моим взором искрящихся от счастья бабушек с тазиками, в платочках и на фоне кранов с табличкой «БАНЯ». Бабушки зачем-то в столь противоречивую ночь говорили спасибо. Разумеется, одному из нас. Но я не банщик. Значит...
И тут баня исчезла. Опять траншея. Вперёд стальным ковшом на мэра Павленко пополз трактор. Сапоги. Опять Павленко, снова, будто прораб случайно приехавшему Путину разъясняет: «А мы тут дороги строим».
Я решил больше не фокусировать глаза на экране. Уродский экран, изуродованный расстроенной контрастностью и не сведённой «по белому» дряхлой видеокамеры. Аляповатый автограф какого-то дня, кем-то по ошибке названный «новостями», устроил просмотр одного единственного выпуска новостей. Ночной этот выпуск уже шёл, причём раз пять (РАСПЯТЬ ИДИОТОВ БЫ НАДО), но...
Кто-то зачем-то под воздействием чего-то решил всё это повторить ещё и ночью перед пустой площадью, многократно.
Под воздействием чего такую махровую лабуду можно придумать? Подозреваю некие обстоятельства финансового свойства — подозреваю, что не бесплатно с таким упорством катаются в ночи картинки.
По поводу целесообразности рассуждать тут бессмысленно, как и про то, что чиновничество не испытывает угрызений совести по поводу бездарной траты дорогостоящей электроэнергии. Вроде как экраном этим мэрским и всей абракадаброй, по нему транслирующейся, занимается культурный департамент Глафиры — ведомство госпожи Болеевой. В том числе их рук дело и реклама. Кто и на чем «пилит» деньги, пока не знаю.
Нет худа без добра! Спасибо, Создатель! В этом месте на этом пятачке вас точно не убьют, не изнасилуют и не совершат гоп-стоп. Преступник, как и я, встретится глаза в глаза с Павленко и забудет про злой умысел. Отдав спасённой жертве себя и совет: думай.
Думайте. Думайте, люди. К чему бы это? Всю ночь в пустом центре транслируются новости. НОВОСТИ БЕЗ ЗВУКА. Единственные в мире новости с напрочь отключённым звуком. У меня помимо воровской версии и версии про дураков в этот раз есть ещё одна.
Это наши новости. Наше г*вно. А своё г*вно не воняет. Значит, смотрим. А чтобы не портить настроение умозаключениями бездарных придворных журналюг, ПРОСТО ОТКЛЮЧАЕМ ЗВУК. Медиа-тренд на века.
Илья Азовский, «Правда Северо-Запада» от 31 октября 2012 г.