На набережной имени Георгия Седова располагаются около 30 зданий различного предназначения, но ни одно из них не представляет особой ценности…
Пожалуй, за исключением одного. С него-то мы и начнем…
Вдоль набережной располагается анклав элитных коттеджей – типичное следствие паранойи, а также мании величия. Основа такого диагноза – метаморфозы в судьбе владельцев. Будучи в начале перестройки самыми наглыми, самыми мускулистыми и самыми ушлыми, они, в начале приватизации промариновав лесозаводских пролетариев голодом, а потом, скупив у тех акции, извлекли максимум прибыли из приобретенного – превратили предприятие в руины.
Поселки - в гетто. "Аборигенов" - в маргиналов.
Уголовки помогли избежать деньги, но награбленного было много и можно было удовлетворить свое желание обуржуиться – песец жене уже был куплен, джипы взорваны и снова приобретены, Канары уже не канали, кокс не торкал. И авторитетные бизнесмены, в ходе бандитской приватизации и паранойи поимевшие не только рабочих, но и заимевшие саму паранойю, удовлетворили амбицию, которую до них удовлетворяли только римские сенаторы.
Иметь private point-view на дело своей жизни – так на первой, второй и третьей линиях набережной Седова (в зависимости от статуса и пронырливости), как поганки после дождя, выросли уродливые коттеджи.
Набережная Седова извивается, как облезлая гадюка длиною в 1,5 километра, ползущая от бывших Соломбальских бань – образца промышленной архитектуры пролетарских окраин, до промзоны с бетонным забором и ржавой колючей проволокой на козырьке, за которым строго засекречено и бдительно охраняется и покоится гниющее технологическое наследие советской эпохи. Все это - строго с юга на север.
Откуда и куда ползет гадюка-набережная, которой зачем-то присвоили имя полярного исследователя? Начинается набережная Седова от облезлого угла Соломбальских бань, давно уже превратившихся в то, что до революции благочестиво называлось "нумера".
Это баня не для того, чтобы мыться – именно в таких нумерах Сонечки Мармеладовы теряли свою девственность и органы их покрывались коростами от бесконечного разврата.
В 2007 году самая популярная газета Архангельской области «Правда Северо-Запада» нарекла такие заведения – сауны-развратницы.
Спроси любого в Соломбале - и каждый ответит, что это уже не Соломбальские бани, а «Порошинские бани». "Порошинские", пояснят соломбальцы – это не от слова "пороша" и не имеет никакого отношения к параше – это фамилия «Делана». А «Делан» не имеет никакого отношения ни к Билану, ни к Билайну и тем более к баням.
Если задаться целью и понаблюдать за странным зданием на набережной Седова 1, то можно увидеть «картину маслом» - что-то типа того, что режиссер Говорухин разыграл в фильме «Место встречи изменить нельзя». В народе эта сцена получила наименование «выезд банды Черная кошка», а в блатном фольклоре наречена «малина пошла на дело».
Схожесть в антураже: шедевр архитектуры пролетарской окраины, вокруг грязь, цвета серые, штукатурка многослойна и местами отпадает, дверь деревянная, двустворчатая, ступени кто-то усердно грыз, фура на колесах с заляпанными номерами и фирменной эмблемой, которая нарисована примерно также небрежно, как небрежно рисовал бандит Промокашка забычкованной папироской «Казбек» на закопчённой стене ограбленного им склада.
И даже действие, как в фильме Говорухина: кто-то что-то тащит из подвала и загружает хмуро в фуру. Это вроде как не криминальное действие, а даже как бы бизнесом зовется, что, впрочем, мало отличается от того, что делала банда «Черная кошка», если учесть, что "дело" в переводе на английский и означает "бизнес".
Не подумайте ничего плохого о Порошине. Он хоть и типичнейший представитель бизнесменов начала 90-ых, но к бандитам из шайки «горбатого» не имеет никакого отношения. Порошин не имеет фетрового пиджака, как у Джигарханяна, он не носит клетчатую кепку, как у Промокашки, потому что, скорее всего, считает всех стиляг *идарасами и тем более никогда не сыграет на пианино «Мурку», как Шарапов, но зато у него есть пиджак от Brionni, шрам на губе и он благодетель.
Как все российские бизнесмены, он, разумеется, в ущерб себе, вкладывая последние копейки в дело, не покладая мозолистых рук, днем и ночью поит и поит народ. И пока Порошин в состоянии поить народ, каждый день из подвалов «Порошинских бань» хмурые мужики несут и несут во чрево очередной фуры странные полиэтиленовые пакеты синего цвета с дырками.
Тяжеленые голубоватые кулеры с водой. Обомлевший исследователь наверняка будет вглядываться в лица хмурых обитателей подвала «Порошинских бань» и заметит на их лицах сосредоточенность.
Это и есть главный феномен дома номер 1 на набережной Седова – его харизма. Не Седова, а Порошина. Полярный исследователь изучал безмолвную Арктику, с которой он ничего не поимел, кроме простатита, обмороженных конечностей и славы. Порошин – он другой, он с харизмой. Однажды забравшись в подвал, он понял: вода – это не вода, это - деньги. Надо только дать нужное название, рассказать про ионы серебра - и народ понесет бабло.
Как озарение нашло на Порошина, никто не знает, а он сам никогда не раскроет главный секрет своего бизнеса, но факт есть факт: Порошин – гений, он сделал то, чего не смогли добиться алхимики на протяжении всех средних веков (они химичили из *овна золото и потерпели фиаско).
Порошин назвал свою фирму «Делан», именно намекая на озарение, а не на желание нажиться. Он бессеребреник. Последнее серебро он вложил в банный подвал, включил кран, наполнил первую партию кулеров и отправил мужиков продавать воду.
Самый харизматичный, известный и культовый бизнесмен Соломбалы Эрнест Белокоровин ему тогда позавидовал. Зависть была не черная, белая – он, сам Белокоровин, зачем-то гнал машину за 150 километров из Самодедской тайги, на кой-то ляд рыл там скважины, покупал старые машины и делал из них новые водовозки, лично фотографировал чистейшие родники Кавказа и мучился ночами, как доказать народу, что «Снежок» - это не белый порошок, а чистейший снег, с самих небес падающий, превращающийся в чистейшую талую воду самого экологически чистого места на планете…
А в это время Порошин, в его «Белокоровинской Соломбале», тихо сидя в подвале, додумался разливать простую воду в кулер и продавать ее людям в масштабах, в три раза превышающих то, что имел с воды Белокоровин.
При этом он, Белокоровин, слывет бизнесменом, а Порошин – благотворителем, который бесплатно привозит воду, как Дед Мороз приносит игрушки. Эрнест человек не злой, он только хочет спросить Порошина: зачем ты так поглумился, назвав фирму «Деланом», названием марки турецкого производителя вонючих кожаных курток.
Не знал Порошин, что «dalan» по-турецки еще имеет значение – погружение. Именно с этим словом и связано разоблачение…
Рядом с набережной Седова однажды рыли котлован. Тот, кто рыл котлован, не знал, что повредив трубу, он сделает куда большее открытие, чем полярник Седов. Поврежденная труба дала свищ, который дал течь. Давление воды ослабло, и сначала в саунах-развратницах начался крик. Потные женщины не смогли помыться, мужики не могли напиться. Потом свищ превратился в дыру, течь стала лужей.
В подвал «Порошинских бань» перестала поступать вода «Делан», кулеры стояли пустые. Хлопнув со злости холодильниками, архангельские домохозяйки кричали: где вода, подайте сюда «Делан».
А в это время в котловане вблизи набережной Седова работали сварщики, журчали насосы ассенизаторских машин, отсасывающие воду, что не дотекла до подвалов «Порошинских бань» и «Делановских» кулеров.
Водоканал ликвидировал аварию самоотверженно, но долго. Долго для Порошина значило - много. Короче, в тот вечер зеваки, наблюдавшие, как создатель «Делана», благотворитель Порошин что-то взволнованно доказывал сумрачному директору Водоканала Рыжкову. Почему Рыжков был сумрачен – понятно, всех беспокоили волнения Порошина.
Наверное, он намылился, а воду перекрыли - и вот он с Рыжкова спрашивает за неудачную помывку. Очевидцы рассказывают, что сумрачный Рыжков так ни слова и не проронил, а полностью изведенный Порошин, всплеснув руками, пошел обратно в баню, где разрывался телефон диспетчера «Делана», а в подвалах все сильнее истерил бухгалтер, возмущаясь возникшей засухой, кассирша что-то кричала про убытки, а хмурые работяги, обычно в это время таскавшие полные кулеры, сидели и нагло курили с видом на Двинские просторы.
Порошин вышел на набережную Седова, прошел мимо здания судебных приставов и наверняка подумал, что утро там будет суровым. Люди ринутся к кулерам, а кулеры пусты.
«Как много от меня зависит, - подумал, наверное, Порошин в этот момент, - Судебный пристав не выпьет воды и не сможет исполнять обязанности, судебные листы не уйдут, мамки не получат алиментов, а государство податей».
Пока он думал, ноги его несли мимо Севгидромета, где вечером светилось лишь одно окно - и это было окно директора. «Вор! И тот пьет мою воду», - подумал, наверное, Порошин, вспомнив прочитанную вчера в своей любимой газете «Правда Северо-Запада» инфу о том, как этот упырь отправлял в суровую Арктику исследовательские суда, в камбузах которых не хватало положенных и оплаченных продуктов.
«А ведь сумма ущерба больше двух миллионов рублей, а эти рубли нашли у него дома», - проскочило в голове читателя газеты «Правда Северо-Запада», идущего по набережной Георгия Седова.
А ведь Седов был полярник, и упырь-директор Севгидромета тоже считался полярником. «Все полярники воры или не все полярники воры?» - эта мысль могла прийти в голову благотворителю Порошину где-то в районе автомойки.
«Сын весь в меня пошел. Солидный и тоже благотворитель – моет людям машины, делает людям чисто», - такая мысль могла прийти в голову только счастливому отцу в один из трудных моментов его жизни.
Впервые в жизни в этот вечер он не смог доставить архангелогородцам живительную влагу... и в этот момент он был у крыльца своих бань. Хмурые рабочие встали, воблу кушать перестали, на дверь хозяину указали…
«Хозяин, - сказал кто-то из хмурых рабочих, – сходил, с водой вопрос решил».
Именно так в тот мрачный осенний вечер, когда на 2-ом этаже «Порошинских бань» изнывали немытые девы, а в подвалах сохли кулеры «Делана», среди тусующихся хмурых рабочих, обычно в это время грузящих воду, родилась самая гениальная за последние 60 лет в Соломбале мысль – переименовать набережную Георгия Седова в набережную Дмитрия Порошина.
Действительно, кто такой Георгий Седов, знает не каждый соломбалец, а кто такой Порошин - знают все. А для тех, кто не знает, перед словом «Дмитрий», можно поставить слово «благотворитель», которое в рекламных целях будет звучать, как «влаготворитель».
Длинно, но прецеденты на звание улиц из трех слов есть – улица Святого Иона Кронштадтского, так почему же не может быть улицы имени Влаготворителя Дмитрия Порошина.
P.S.
Три года назад самый известный северный мистификатор Древарх прочитал статью (естественно, в «Правде Северо-Запада») про усыхающие леса в междуречье Пинеги и Северной Двины. «Собратья сохнут», - долго рассуждал Древарх, раскинув ветки над статьей драматурга Айвазовского, сидя в кедровой бочке.
«А не испить ли мне?» - ярко сверкнула в голове Древарха мысль. Ветвь потянулась к кулеру с надписью «Делан». Раз нажав, два нажав, Древарх ощутил, что его корни лишились чувств, поскольку обычно, когда он нажимал на помпу, ветка чувствовала приятную тяжесть наполняющегося водой стакана.
«Дерево умерло», - раздался из кедровой бочки голос Древарха.
Умерло с помпой…
Погибло дерево от обезвоживания, ибо у Древарха не было денег заплатить за воду «Делан». Порошин был скуп на чувства, но велик, ведь влага не для простого люда создана и лишь за кэш она даётся с доставкою на дом.
Итог один – дерево ссохлось.
Неудивительно, ведь все на «Порошинской набережной» «гибнет» – вода заканчивается, деревья умирают, закрываются сауны и даже «Делановские» рабочие лениво затягиваются дымом папироски, попросту потому, что пить хочется, а влаги нет. Из-за этого и работа стоит, и жизнь, в целом, останавливается.
Печально все…
Эпилог:
Видать, от судьбы не уйдешь, как не ушел от нее советский чекист Михаил Кедров, в честь которого названа улица, что является последним оплотом «оборонительной» «Порошинской набережной».