Илья Азовский
Роман гениален, слог, стиль — безупречно всё.
Вот цитаты, самые запомнившиеся с детства. Из главного романа Лимонова «Это я — Эдичка». Он потом ещё много написал. Но запомнились и запали в душу эти абзацы.
Далее цитаты:
— Едем, злимся, ругаемся, хорохоримся, но скоро расстанемся и каждый очутится с самим собой.
— Рабы любят казаться свободными людьми.
— Все дети экстремисты. И я остался экстремистом, не стал взрослым, до сих пор странник, не продал себя, не предал душу свою, оттого такие муки. Эти мысли воодушевляют меня. И принцесса, которую я мечтал встретить в жизни и всегда искал — встретилась мне, и все было, и сейчас, слава Богу, я веду себя достойно — я не предал свою любовь.
— Кирилл ушел опять терзать телефонную трубку и что-то говорить по-английски, не понимая, что хотя он милый мальчик, но никому он и я на (СЛОВО ЗАПРЕЩЕННОЕ В РОССИИ) не нужны в этот вечер и во все другие вечера.
— Я умненький и знаю: то, что сравнивается с детством, не может быть ложью.
— Часто, находясь у себя в комнате или идя ночью по улице, я ловил себя на том, что со злостью произношу одну и ту же фразу, иногда вслух, порой про себя или шепотом: «Идите вы все на (СЛОВО ЗАПРЕЩЕННОЕ В РОССИИ)!» Хорошо звучит, а? «Хорошо. Очень хорошо. Это относится к миру.
— Моя родная русская литература не давала мне стать простым человеком и жить спокойно, а вот (СЛОВО ЗАПРЕЩЕННОЕ В РОССИИ)-то, она дергала меня за красную куртку басбоя и высокомерно и справедливо поучала.
— Человек, умеющий думать, похож в период протекания мысли на амебу бесформенную.
— Я устал, обо мне никто давно не беспокоится, я хочу внимания, и чтоб меня любили, со мной возились.
— Я провожаю ее до автобуса, и говорю, что она мне нравится, одновременно замечая, что у нее очень некрасивая верхняя губа.
— Беременности она очень радовалась, хотя и собиралась делать аборт.
— В России врали те, кто меньше всех работал
— Тут поэт — говно, потому и Иосиф Бродский здесь, у вас, тоскует в вашей стране, однажды придя ко мне на Лексингтон еще, говорил, водку выпивая: «Здесь слоновью кожу надо иметь, в этой стране, я ее имею, а ты не имеешь». И тоска была при этом в Иосифе Бродском, потому что послушен он стал порядкам этого мира, а не был послушен порядкам того.
— Все это напоминает мне атмосферу призыва в советскую армию, там тоже у призывников психология, выраженная полностью в словах «Человек я конченный», и чувство отдельности от остального общества.
— То Генрих Манн, то Томас Манн, а сам рукой тебе в карман.
— Когда сам находишься в (СЛОВО ЗАПРЕЩЕННОЕ В РОССИИ) состоянии, то не очень хочется иметь несчастных друзей и знакомых.
— Любви не было, а интерес был.
— Меня всегда притягивали уродливые экземпляры. Так в мою жизнь вошла Соня.
— В лицах ее девочек, в разрезах глаз, в волосах была какая-то поэзия, утро, заря, какой-то аромат тонкости.
***
Но самое главное, что роман был написан и дошёл до советского читателя вовремя. Грустные школьницы и озабоченные школьники Советского Союза — те, что имели доступ к самиздату — зачитывали этот роман до дыр.
Для многих чтение романа стало и первым сексом, и первой поллюцией. Поллюция — она как революция. Созревание нового человека.
Многие после прочтения романа поняли, что дрочить можно не только в туалете при выключенном свете, и не под одеялом, боясь вспугнуть маму в соседней комнате. Дрочить можно на пляже. И не в одиночку. И не только дрочить…
Можно хотеть и быть хотимым. Про то, что есть свобода, и она сладкая, — все поняли именно из этого романа.
Глава про Криса — это был взрыв мозга. Неожиданно, невероятно, невыносимо. Советские люди кончали через каждый абзац.
Кстати, не все из читавших стали гомосексуалистами. Большинство просто приняли к сведению и получили удовольствие.
Но не об этом речь — речь о том, что роман распахнул форточку в другу жизнь. Показал, что она реальна. И там есть не только ч/б картинка советского гостелерадио, но и реальные ощущения, кайф. Там мужики тоже кончают…
Вот парадокс: в Советском Союзе роман был в самиздате, а последующей перестроечной России даже официально издавался.
А сейчас некоторые Главы даже в СМИ перепечатывать нельзя — уголовка за порнографию и экстремизм и административка за матерные слова.
Но как заменить слово (ЗАПРЕТ РОСКОМНАДЗОРА) в контексте тех ощущение, которые описывались Лимоновым — законодатель не прописал.
Цитата из романа «Это я — Эдичка». Глава Крис.
— Широкий хищный нос, глубоко уходящие ноздри, губы необычайные для черного — строгие и не пухлые, крепкая грудь.
Здоровый парень, наверное, если встанет, будет на голову выше меня. Молодой, лет 25—30, не больше. Широкие штанины черных брюк лежат на песке.
— Слушай, как тебя зовут? — сказал я.
Тут уж он не выдержал, видно, я ему крепко надоел со своим разглядыванием и расспросами. Он молча и быстро бросился на меня. Прямо из своей сидячей позиции он метнулся и моментально скрутил меня, через мгновение я уже лежал под ним, и судя по всему он собирался меня придушить, и совсем, не слегка.
<…>
Мне не было страшно. Честное слово, совершенно не страшно. Пуст сделался мир без любви, это только короткая формулировка, но за ней — слезы, униженное честолюбие, убогий отель, неудовлетворенный до головокружения секс, обида на Елену и весь мир, который только сейчас, честно и глумливо похохатывая, показал мне, до какой степени я ему не нужен, и был не нужен всегда, не пустые, но наполненные отчаянием и ужасом часы, страшные сны и страшные рассветы.
Этот парень душил меня, это было справедливо, потому что два месяца назад я душил Елену, ведь ничто не должно оставаться безнаказанным, он душил меня, а я не торопился со своим ножом. Может быть, я его и не вынул бы вовсе, или вынул, не знаю, но он внезапно ослабил руки, может, гнев его прошел. Мы лежали, задыхаясь, он тоже задыхался от усилий, душить нелегко, я это знаю по себе, не так просто, как кажется.
Пахло сырым песком, шаркали подошвы за оградой, это по улице проходили одинокие ночные прохожие. Внезапно я высвободил свои руки и обхватил ими его спину. — Я хочу тебя, — сказал я ему, — давай делать любовь?
Я не навязывался ему, неправда, все произошло само собой. Я был невиновен, у меня встал…
Дальше нельзя. Конец цитаты.
Но можно кончить — вроде законно, — далее цитата:
— Спустя пару недель я уже буду проклинать себя за то, что ушел от него, мутная тишина и одиночество снова надвинутся на меня, снова будет мучить образ злодейки Елены, и уже в конце апреля будет у меня припадок, сильнейший, страшный, припадок ужаса и одиночества, но тогда, придя в отель, и спросив второй ключ, и поднявшись на свой этаж, и бросившись устало в постель, я был счастлив и доволен собой, так же как и на следующее утро, когда, проснувшись, лежал с улыбкой и думал о том, что, конечно, я единственный русский поэт, умудрившийся (СЛОВО-ГЛАГОЛ ЗАПРЕЩЕННОЕ В РОССИИ) с черным парнем на Ньюйоркском пустыре.
Блудливые воспоминания о Крисе, сжимавшем (НЕЛЬЗЯ ГОВОРИТ РОСКОМНАДЗОР) его утихомиривающий мои стоны шепот: «Тэйкит изи, бэби, тэйкит изи» — заставили меня радостно расхохотаться.
Конец цитаты.
Век буйных, таких как Лимонов, в литературе прошёл.
Теперь могут выжить только те, кто свято чтит вот ЭТО:
Статья 4. Недопустимость злоупотребления свободой массовой информации.
Не допускается использование средств массовой информации в целях совершения уголовно наказуемых деяний, для разглашения сведений, составляющих государственную или иную специально охраняемую законом тайну, для распространения материалов, содержащих публичные призывы к осуществлению террористической деятельности или публично оправдывающих терроризм, других экстремистских материалов, а также материалов, пропагандирующих порнографию, культ насилия и жестокости, и материалов, содержащих нецензурную брань.
Конец цитаты.
Вот и я, Илья Азовский…
БЫЛ буйным, но стал конформистом. Чту (слово не допущено Росомнадзором) ЗАКОН. Ибо умирать рано.
Но когда буду знать, что скоро к Богу — расскажу и напишу от души. Чтобы все кончили, как кончал я, читая в отрочестве «Это я — Эдичка».
Дай Бог сил, так оно и будет…