Режиссёром постановки выступил Захар Хунгуреев, ранее сыгравший графа Толстого в спектакле Владимира Мирзоева «Толстой — Столыпин. Частная переписка» на сцене Театра.doc в Москве.
В основе пьесы лежит реальная переписка двух великих умов Российской империи — графа Льва Толстого и премьер-министра и реформатора Петра Столыпина. Первопричиной для неё выступило частное судебное дело крестьянки Марьи Крюковой, обвинённой в жестоком убийстве свёкра.
Молодой провинциальный адвокат Яншин, желая спасти свою подзащитную, готов, кажется, на всё — даже обратиться за помощью к этим сильным мира сего. Вот только оппоненты, на бумаге решая наболевший вопрос о собственности крестьян на землю, с трудом возвращаются к письмам влюбленного адвоката, а сама Марья просит, требует, убеждает, чтобы её поскорее казнили. Но обо всём по порядку.
Полумрак. Железная бочка с водой на середине сцены, старые облупившиеся двери, сложенные в дорожку на полу и огромные деревянные ставни, словно отсылающей к северной иконописи. Сценография, созданная московской художницей Алисой Меликовой, лаконична, сдержана, неярка. Смотря на эти росписи, действительно представляешь крестьянский дом, запах хвои и старого дерева. Вот только некоторые детали всё же вызывают диссонанс.
Поначалу зритель теряется, не понимая, в каком временном отрезке находится — в том, где адвокат Яншин бодро шагает по сцене в кедах и джинсах, а его острая на язык помощница Федосья смотрит «Давай поженимся!» с экрана старенького компьютера, или в том, где Марья, трогательно называющая адвоката «барин», с простодушно-детской улыбкой рассказывает в подробностях, как зарубила топором своего свёкра — зажиточного крестьянина Пензенской губернии.
Из текста пьесы драматурга Ольги Михайловой, по которому был поставлен спектакль, очевидно, что Марья Крюкова — достаточно взрослая женщина. Однако в постановке театра Панова её играет молодая актриса Ирина Булыгина. Её Марья гипнотически притягательна, словно гоголевская панночка. Из дождевой бочки она показывается ундиной, смочив длинные каштановые волосы и белоснежное одеяние. Будто именно такой она была до замужества, которое принесло ей столько страданий. Страданий, после которых она упрашивает казни, а не ещё одной каторги.
Спектакль проходит в двух актах, каждый из которых обладает обособленным ритмом и отдельной философией. В первом зрителя вводят в некие истории — об одной русской бабе и о переписке двух великих умов. Но будет ли эта история переписки понятна и интересна зрителю, далёкому от исторического контекста? Вопрос, пожалуй, риторический.
По словам авторов, Столыпин и Толстой размножены в своих семьях. За каждым из них стоит жена, верный проводник и переводчик, помогающая лучше понять женскую долю, «бабью участь». Хоть у обоих семей за плечами своя правда, отличная от другой, образ каждой получился недостаточно ярким. Актёры не смогли дать остроту, которая обычно может захватить зрителя, будто мыслями они уже не в этом сюжете, а где-то в новогодней компании, среди ёлок и детских улыбок.
В рассуждения мыслителей о крестьянском вопросе, государственности и доле чиновника вклиниваются интермедии, в которых появляется ещё один участник событий — Николай II. Во фраке, с огромными оленьими рогами из папье-маше он, прислушиваясь, крадётся по сцене, будто дикий зверь, а затем, с аппетитом пожевав лист бумаги, исчезает. Второй же раз царь является лохматым, взъерошенным, рычащим, знатно напугав как жёнушек Столыпина и Толстого, так и уже задремавших зрителей.
Совершенно неясно, с какой целью были вставлены эти сцены; складывается впечатление, что сделано это было для того, чтобы разбудить убаюканного тягучей историей переписки зрителя.
Получив письма с просьбой о помощи от адвоката Яншина, оппоненты начинают с наболевшего — собственности крестьян на землю. Дальше и дальше углубляясь в рассуждения о государственности, несовершенстве государственной системы и, наконец, перейдя к вопросам самого человеческого взаимопонимания, чиновник и граф решают судьбы крестьян на бумаге, спорят о том, как им лучше жить, совершенно позабыв, что судьба одной крестьянки — одной русской бабы — прямо сейчас лежит в их руках.
Второй акт уничтожает создавшееся ощущение тягучести. Оживлённый спор в кабинетах дворца и Ясной поляны сменяется следственным экспериментом на родине крестьянки. Белоснежное платье Марьи превращается в кроваво-красное. Появляется призрак прошлого, все тайны семьи Крюковых раскрываются; кажется, будто действие проваливается в потусторонний мир, где точно нет места живым. Убитый анархистом Богровым премьер-министр является во фраке, карикатурно повышая голос, отдалённо напоминая Дэнни де Вито в образе злодея Пингвина. С ним делят трапезу граф Толстой и их жёны, покрывшие головы платками. Царит жуткое ощущение абсурдной заторможенности, проявляющейся в мимике, интонациях и движениях героев.
Здесь и адвокат Яншин находит своё место — раздетый по пояс, он ложится Марье в ноги, а Федосья наносит ему белый грим. На лице застыла гримаса отчаяния и безысходности. У него не получилось спасти любимую женщину от себя же самой...
Мог ли финал быть иным? Наверное, нет. Но в этом и есть своеобразное мастерство, что зритель заранее предугадывает, чем всё завершится, но ему очень интересно, как режиссёр приведёт к этому самому концу.
В финале на сцене, будто призраки, появляются девушки в белых платьях. Они поют, плачут, тянут песню о горькой женской судьбе, причём каждая на свой лад, и являют тем самым собирательный образ, от которого мурашки ползут по коже.
Мария Коптяева