Маэстро назвал свою выставку «О чём молчат картины?». Человек со здоровыми эстетическими рецепторами насторожится уже от одного названия, но культурную публику Архангельска в уме и чувстве меры обвинить тяжело. Сафронова буквально облизали — и местные СМИ, и провинциальная творческая интеллигенция, и горожане, жадные до «ишкушства».
Почему? Всё дело в громком имени (будто оно когда-то было гарантом таланта). Обывателю лестно приблизиться к чему-то как бы высокому, медийно признанному, конвенционально «легитимному». Тем более, если этот обыватель сидит в культурной яме без возможности увидеть что-то действительно ценное.
А что у нас в Архангельске имеется? Пара-тройка музейных объединений с постоянными экспозициями, не меняющимися по десять лет? Писахов, Борисов, две картины Айвазовского, Репина и Брюллова — и это всё? Тут, конечно, никакой адекватный художественный вкус не сформируется. И это не вина архангелогородцев, а беда. Вина лежит на чиновниках, которые никак не развивают сферу культуры. Зато Сафронов уже в третий раз в Поморье.
Итак, о выставке. Проходит выставка в музее ИЗО. Что она из себя представляет? Набор иллюстраций для портала «Стихи.ру». Кстати, о стихах.
Сопровождают выставку, как бы добавляя ей художественной весомости, подсвеченные таблички с уморительными виршами за авторством некоего Владимира Леонова. Читать этот похабный наивняк — особый способ получить изощрённое эстетическое наслаждение. Приведём цитату поэта:
Твой милый образ выложу в душе
Из позолоченной листвы опавшей.
Немой портрет — эскиз в карандаше —
Храню я в памяти, как день вчерашний.
Холодный взор, меня не узнаёшь
(Ведь ты тогда меня ещё не знала),
Тепло души своей не отдаёшь,
А может, тоже мучилась, страдала.
***
Он вернётся, я верю, я знаю,
Он же знает, как я его жду,
На распятье его заклинаю,
Я в молитвах до Бога дойду.
Он вернётся, конечно, вернётся,
Может, днём, а, быть может, в ночи,
Виновато слегка улыбнётся,
Скажет: «Только прошу, не молчи!»
Он вернётся, такой долгожданный,
Как и прежде такой же родной,
До потери сознанья желанный,
До ума помрачения свой.
Глагольные примитивные рифмы, избитый слог, грамматические аляповатости, убогая псевдоромантическая интонация, псевдоинтим — это всё, конечно же, примеры отборной графомании. Не заметить этой вопиющей фальши может воистину только такой человек, который книги не читает, но коллекционирует, чтобы похвалиться перед гостями. Это творчество создано по всем законам удовлетворения обывательского чувства собственной значимости. Равно как и всё творчество Никаса Сафронова.
На стене перед выставкой тоже творится кошмар. На неё проектор выводит абсолютно дикие движущиеся картины, изображающие верблюдов и зайчиков. Это такая отсылка к сюрреалистам, мы поняли, да-да.
С сюрреалистами у Сафронова особые отношения. В глобальном смысле всё, что он нарисовал, является дурной, провинциальной копией с наследия Дали, запоздавшей лет на 90 и поэтому спекулирующей на актуальной для России повестке. Чтобы хоть как-то окупаться и привлекать внимание широкой публики, которую по умолчанию составляют мещане, люди с неразвитым вкусом.
Чувство прекрасного страждущие архангелогородцы могут удовлетворить на этой выставке разглядыванием картин с танцующими очеловеченными котами. Или с пасторальными изображениями души, ангелов и прочей тонкой материи.
Но больше всего Никас Сафронов любит заигрывать со светом: многие его работы обрамлены специальным оборудованием, подсвечивающим картину (это особая черта пошляков — максимально выпячивать всё, что ими создаётся, чтобы весь дутый лоск маслился и сразу кидался в глаза). А ещё мастер часто обращается к теме света уже внутри полотна. У него есть картина, на которой изображены «Капли света, падающие сверху» (откуда ещё можно упасть, как не сверху?).
Косноязычие — серьёзный враг Сафронова. Он не умеет даже назвать картину. Есть ещё работы под названиями «Шар, зачарованный светом» и «Роза, освещённая светом». Мы не шутим. Так и есть — «Освещённая светом». С такой лексикой Сафронову надо идти в депутаты Госдумы — будет в своём болоте, среди таких же.
А кого только Сафронов не изобразил! Тут и Бельмондо, и Моника Беллуччи с дудочкой в руках и книжкой на коленях, и сам Никас в образе лучезарного Христа… Скромный маэстро говорит о портретной галерее так: «Я даю своим героям вечную жизнь». Не, ну точно — Иисус.
Аляповатая сюрреалистическая галиматья распространилась даже на Пушкина, для которого Сафронов нарисовал девушку с лицом, состоящим из букета цветов. Названа работа — «Цветы для Пушкина».
Рядом с ней висит полотно «Новый пилигрим» (это, видимо, отсылка уже к Бродскому). Пилигрим прозрачный, сквозь него видна дорога к посёлку, к которому он шагает, а пространство вокруг его фигуры заполняет коричневая рябь. Сквозь задницу пилигрима просвечивает трава и пень.
Даритель вечных жизней нарисовал ещё и Наполеона с прозрачным шаром вместо головы, Венецию, Крым, рождество Христово, Ленина и даже своего кумира Сальвадора Дали.
Сафронов в живописи — это как Безруков в кино. Оба хватаются буквально за всё, отвергая художественную сдержанность и вменяемость как принцип. Мы не сторонники цензуры, но считаем такое искусство издевательством над хорошим вкусом.
И напоследок — цитата Набокова, главного русского эстета:
«У русских есть, вернее, было специальное название для самодовольного величественного мещанства — пошлость. Пошлость — это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность. Припечатывая что-то словом „пошлость“, мы не просто выносим эстетическое суждение, но и творим нравственный суд. Всё подлинное, честное, прекрасное не может быть пошлым. Я утверждаю, что простой, не тронутый цивилизацией человек редко бывает пошляком, поскольку пошлость предполагает внешнюю сторону, фасад, внешний лоск».
