— Что сподвигло Вас уехать из Архангельска в Норвегию в 2000 году?
— Причин много, но прежде всего меня побудило к этому стремление двигаться вперёд в профессиональном плане. Оставаться в Архангельске не было оптимальным вариантом. Однако у меня никогда не было желания переехать насовсем.
— А почему именно в Норвегию?
— Понимаете, орган — инструмент церковный. По-настоящему понять ценность всего, что играется на концертах, можно только попробовав на себе церковную практику, пожив в этой обстановке. Орган — это тот инструмент, с которым в первую очередь ассоциируется западноевропейская церковь. Этим и было продиктовано решение уехать в западноевропейскую страну.
— Чем отличается Ваша жизнь там от здешней?
— Там есть свои минусы, конечно. Приезжая сюда, я вижу свою публику. А там иной раз я сижу в церкви один, играю что-то, и слёзы выступают. Там я чаще чувствую себя в одиночестве. Я бы хотел приезжать сюда чаще, постоянно задаю вопрос: «Чем я могу быть полезен?». Столько лет я задаю этот вопрос, но никогда не слышу ответа. Раз в году я могу приезжать в Архангельск с фестивалем, а больше меня никто никуда не зовёт. У меня нет претензий к архангельским учреждениям культуры, но моя потребность быть полезным превышает запрос на это.
— Вы церковный кантор. Что входит в Ваши обязанности?
— 15 лет я занимался хором, сейчас провожу церковные службы, крещения, свадьбы, похороны… Выполняю филармонические функции, договариваюсь с музыкантами об их концертах, подготавливаю документы, то есть выполняю какие-то административные функции. Моя работа плотно связана с литургиями, поэтому помимо прочего приходится часто беседовать со священниками о том, как и какая музыка должна прозвучать на службах, занимаюсь согласованием этих вопросов. Мы со священниками смотрим на музыку с разных сторон, поэтому дискуссии неизбежны.
— В Вашей работе больше бюрократически моментов или творчества?
— Смотря что Вы называете творчеством. Для меня сыграть на свадьбах или похоронах — это творчество. Я сижу и чувствую спиной обстановку в церкви, улавливаю настроение людей, чтобы сыграть нужную музыку подходящим образом. Ни в коей мере не ставлю себя рядом с Бахом, но ведь Бах занимался ровно тем же — просто работал, просто пытался сделать свою работу лучше. Я всегда по мере сил пытаюсь делать своё дело настолько хорошо, чтобы мне самому было приятно. Такой подход к своему ремеслу и делает его творчеством.
— Сейчас на Западе укоренилась «культура отмены» — система запретов на русское искусство. Из школьных программ вычёркиваются русские классики, русскую музыку перестают играть в филармониях… Вы когда-нибудь сталкивались с этим явлением? На Вас оно как-нибудь отобразилось?
— Полтора года назад, когда началась спецоперация, такой момент действительно был, но в Норвегии никогда не переставали исполнять русскую музыку. А сейчас у меня есть ощущение, что её играют даже чаще, чем раньше. Лично ко мне в Норвегии относятся очень хорошо. Может быть, потому что такие как я для норвежцев — не абстрактные «русские», а конкретные люди, которые ни с чем не ассоциируются. Хотя скажу, что для меня это трудно.
— Вам не кажется, что культурная жизнь Архангельска вульгаризируется с каждым годом? Недавно весь город растёкся перед приехавшей Ольгой Бузовой, она снимала здесь какой-то проект в САФУ, оценивала еду в вузовской столовой, а из правительства ей даже цветы прислали… Такого сейчас много. Вас это тревожит?
— Я далеко не в курсе всего того, что происходит в культурной жизни города. Да и при ответе на этот вопрос нужно соблюдать этику: я здесь всё-таки гость, хоть и не вполне обычный. Поэтому скажу, что тут и вправду есть проблемные моменты, с которыми необходимо работать. Это однозначно.
— А в какую сторону меняется городская культурная повестка год от года?
— Знаете, я старомодный человек. Взять, например, филармонию. Помню, как ещё ребёнком ходил в концертный зал Дома Советов на улице Свободы… Я не большой сторонник «осовременивания» филармоний. Есть фрак, и фрак нужно уметь носить. Его нельзя сшить зелёненьким или красненьким, как кому нравится. Фрак — это фрак. Так же и с филармонией.
— Какую музыку Вы бы посоветовали слушать для развития вкуса?
— Я столько слушаю той музыки, с которой мне приходится работать, что ни на какую другую у меня не остаётся времени. А вообще я считаю, что есть просто хорошая музыка и просто плохая. Да, на эстраде больше плохой музыки, так уж повелось. Но лучший судья — это время. Время и говорит, какая музыка хорошая. Пройдёт 30-40 лет — и про многие современные композиции можно будет смело говорить, следует ли их слушать для развития вкуса или нет.
— Почему какие-то произведения остаются, а другие предаются забвению?
— У меня нет ответа на этот вопрос. Видимо, в музыку надо вложить что-то глубинное. Что-то такое, что будет затрагивать людей не только сегодня, но и в будущем. Хорошая музыка — всегда вневременная. Она уходит в область метафизики.
Беседовал Алексей Черников
