Ссылки на предыдущие части доступны в прошлых материалах.
Часть девятая: Променад продолжается.
Площадь у Вечного огня, несомненно, самая спортивная. На ней трейсеры и райдеры крутят невообразимые кульбиты. Финишируют самые массовые, в тысячу участников и более, гонки на стартах «Лыжня России». У ее подножья взлетают мотодельтапланеры, носятся сноубордисты, сноукайтеры, прочие зимние и летние экстремалы, язык сломаешь, пока выговоришь.
Это здание вынесло много издевательства. В том числе и религиозного характера. Зданиям, как и людям, нужно отвечать за поступки свои, времени. Никогда не делайте того, чего не хотели, чтобы сделали с вами. Кирха — типичный пример, как всякое неправедное дело возвращается бумерангом.
На этом месте в пору Сального берега стоял храм Воздвиженья Честного Креста. Православная церковь, кою посещали окрестные архангелогородцы. Район берега Северной Двины начала плотно застраивать иноземщина. «Немецкая слобода» не просто вытеснила горожан с обжитого места. Вместе с вонючими сальными ямами, в коих топили сало морских животных, грязными русскими дворами, неказистыми домами иноземцы выдавили и Кресто-Воздвиженскую церковь. Православный храм окружили немецкие строения, откровенно тесня и требуя сноса.
Церковь Воздвиженья Честного Креста, в конце концов, раскатали. Сруб за шестьдесят рублей купил батюшка Успенско-Боровского храма, чтобы пристроить КрестоВоздвиженский придел к своей церкви. Хоть как-то спас лицо православия. На месте уничтоженного немцы построили деревянный лютеранский костел Святой Екатерины. Религиозные войны Архангельска, а как же. Немцы выиграли, но не победили.
Деревянное здание обветшало, и в 1768 году поставили каменный собор. Кирха стоит в Архангельске уже 240 лет. Счастливо избежала национализации 1923 года. Тогда архангельские лютеране спешно зарегистрировали общину по советским уставам и взяли храм Святой Екатерины в аренду. В ведении лютеран Кирха продержалась шесть лет. В 1929 году комиссары объявили, мол, службы два раза в год слишком редки, нечего такому строению в центре города торчать зря. И то, правда, в городе оставалось не более двухсот лютеран.
Когда у Кирхи отобрали фисгармонию, отвезли в кинотеатр, остатки общины сдались, написали бумагу о передаче храма Губисполкому. Вот так. Когда-то немцы заставили разобрать православный храм, чтоб построить лютеранскую Кирху. А потом внуки тех, кто настоял на сносе Кресто-Воздвиженской церкви, подписали смертный приговор храму религии своих предков. Фамилии подписантов известны, самые знатные жители Немецкой слободы: Гувелякен, Гернет, Шергольд, Виклюнд, Лейцингер, Пец. За каждым — большая история создания личных капиталов в царской России. А в большевистской стране оказались никто, и звать никем. Что они, эти архангельские немцы, могли поделать? Ни-че-го. Разве вот подписать смертную грамоту лютеранскому храму взамен на, возможно, смертный приговор себе.
Лютеране отказную в пользу губернии подписали в июне 1929 года, а комсомольцы уже в мае знали, что отберут «немецкую кирку», просили отдать под клуб-театр. Отдали. Революционный ТРАМ резвился, как мог. Пролеткультовцы, синеблузники и прочие комсомольские авангардисты десятилетие, до упаду, плясали в лютеранском молельном зале.
Когда в городе появились дома и даже дворцы культуры, «трамовская» экстравагантность пропаганды нового большевистского образа существования пришлась не ко двору. Да и надобность в Кирхе у комсомольцев отпала. Религиозное здание присмотрели для спортивных утех.
С абсурдом в молельном зале было покончено лишь в 1984 году. В Северодвинск приезжал мощный тяжеловес политбюро КПСС, советский военный министр Дмитрий Устинов. Областные начальники улучили момент и попросили для Архангельска… орган! Само по себе звучало оригинально: наш город никогда не славился особыми, да вообще никакими традициями органной музыки. У коммунистов до конца отпущенного им века частенько было так, с бухтыбарахты, непредсказуемо, безо всякой логики. Возможно, покоя не давали лавры обладателей «самого северного органа в СССР». А что, звучит благородно, достойно.
С другой стороны, грех не воспользоваться готовым помещением, специально созданным с учетом особенностей органного звучания.
Устинов пообещал, просьбу в Москве кому надо передал, колесо завертелось. Наконец-то школяры перестали забрасывать баскетбольный мяч в корзину, стоявшую на месте и православного алтаря, и лютеранского. Но дело затянулось, поскольку в Московском кремле умерли все, и Устинов тоже. А после навернулся СССР.
Когда пришло время выкупать у немцев заказ, коммунистическая партия больше не правила. И страна ГДР, сделавшая Архангельску орган, больше не существовала. А единая капиталистическая Германия запросила уже капиталистические суммы. Орган вырос в цене в несколько раз! Экс-главе администрации Павлу Балакшину, правившему в то время политическим и экономическим балом Архангельской области, часть горожан, что ныне с удовольствием посещает малый концертный органный зал филармонии, Кирху, безмерно благодарна. Павел Николаевич останется в истории города человеком, выкупившим у немцев архангельский орган.
Инструмент прижился. И органные вечера тоже.
***
На жилплощадь с шикарным видом на реку вселили инженеров, географов, исследователей Арктики, инженерно-технических руководителей производств — в общем, цвет первой советской архангельской технической интеллигенции, многие из коих были родом ещё из буржуазной России.
Какое-то время здесь жил молодой офицер из удивительной архангельской семьи. Его отец, Александр Шагин, задержите на секунду дыхание, тянул ту самую знаменитую железную дорогу Савы Мамонтова, что соединила, в том числе, Архангельск с вологдой, в районе деревеньки Лепша. Так вот участок от Емцы до Исакогорки как раз тянули работники, коими и руководил Александр Шагин. Что это был за каторжный и героический разом труд иллюстрирует пара эпизодов. Всего в десятке километров от Исакогорки во время проходки по болоту в трясину за несколько минут ухнул паровоз и несколькими экскаваторами сразу. А после проезда правительственного поезда, принимавшего дорогу, в болото ухнуло сразу несколько отрезков железнодорожного пути вместе со шпалами, рельсами. Восстанавливали несколько месяцев.
Но это, пусть самый конец, но позапрошлого века. А в веке прошлом, в Великую отечественную войну один из семи братьев, сыновей того самого строителя первой железной дороги Мамонтова из Москвы в Архангельск Александра Шагина повторил подвиг отца, только уже в иных условиях, с водой и льдом, на Северной Двине. Построил «зимник» — мощную ледяную переправу на левый берег Северной Двины. Железнодорожного моста не существовало. Во время Великой Отечественной войны поступавшую по ленд-лизу из союзнических стран технику для фронта переправляли на материк, чтобы дальше, от Исакогорки, железной дорогой доставить войскам Советской Армии.
Руководил работами уполномоченный ГКО поморским перевозкам и организации работы порта контрадмирал легендарный полярник Иван Дмитриевич Папанин. Но и дважды Герой Советского Союза не знал, как по замёрзшей Северной Двине перевезти американские и английские грузы по лендлизу в Исакогорку, к поездам.
Вскоре контрадмирал умчался в Мурманск, выстраивать работу с грузами по лендлизу там. Тогда же уехал из Архангельска по военному назначению и его помощник, лейтенант Шагин.
Жил в этом доме, пока не перебрался в Ленинград, Коничев. Пролетарский писатель, прославлявший мудрую политику Ленина, Сталина, Хрущева и остальных вождей, пока был жив. Здесь была квартира советского поэта Беднова, обожавшего поездки на творческие встречи по комсомольским путевкам и вечерние застолья «до положения риз» в соседнем ресторане «Полярный».
Не блещущий архитектурными изысками дом под № 100 — последнее жилое строение, что оставила на набережной советская семидесятипятилетка. Этой шестиэтажкой закончился и социализм, и не построенный коммунизм, да и весь век большевиков в Архангельске. С её же помощью архангелогородцы впервые узнали, что за зверь такой: «перестройка и гласность в действии».
Горбачевская перестройка в нашем городе началась с последнего крупного социалистического скандала, связанного с распределением жилья в пору, когда коммунисты предписывали человеку ютиться на девяти квадратных метрах. Большее — непростительное буржуазное излишество и пережитки недобитого капитализма, за что — всеобщее презрение, политическая смерть и вечное забвение. Короче, не пустят в светлое будущее.
В красном веке светлого будущего под одной крышей ждали чаще сразу четыре поколения, живя «патриархальным укладом». Парализованная прабабушка, измочаленные посменной работой пилоставами, стивидорами или штукатурами отделочницами родители, дети-пэтэушники (власть из-под палки, но учила всех поголовно). Для полного комплекта случались и орущие грудные младенцы. Всё это обитало в одной квартире исключительно потому, что лишний метр жилья в СССР дозволялся лишь профессуре и партбоссам — для домашнего кабинета. Да ещё туберкулезникам. Считалось: в отдельной комнате чахотку можно изолировать от общества.
Вот такое странное избранное общество, имеющее право на блага: благородный учёный червь, политический цербер и харкающий кровью чахоточник. В противном случае новое жильё не светило. Так поколениями и обитали в общей на всех квартирёнке: умирали одни, рождались другие. Пресловутые девять квадратных метров площади, как вечное проклятие народов СССР.
И на тебе, в прекрасном месте, на берегу реки, измученный продовольственными очередями Советский Союз построил архангелогородцам последний советский дом. Что тут началось! Вселиться жаждали, но понимали: счастье ожидает избранных. Так случалось со всеми советскими элитными домами. Надо же статься, именно в то время последний главный коммунист СССР, Горбачев, в Питере, на углу Лиговки, в уличном разговоре с ленинградцами, объявил о том, чему суждено навсегда потрясти мир, перевернуть российскую жизнь и, как апофеоз, развалить Советский Союз. Горби произнес: «Перестройка». Робко потянуло ветерком дозволенности. Журналист государственной телерадиокомпании «Поморье» Стас снял сюжет, что некоторые новоселы имели на семейную душу больше законных девяти советских метров.
Председатель Архангельского телерадиокомитета, к тому времени вселился в квартиру «сталинки». Да-да, у Вечного огня. Жилплощадь освободил, переехав в новый дом на Набережной, 100, известный архангельский актер. Теленачальник сюжетец посмотрел и… запретил выдавать в эфир. Усмотрел, идеологический босс, угрозу собственного жилищного благополучия, не иначе. Эх, знал бы, где упасть, соломку постелил. Не учуял новых веяний. Крамолу велел положить на полку. А потом потребовал размагнитить. В перестроечном экстазе секретарь парткома телевизионщиков Галина П, уже телевизионный мэтр, плёночку трогать не позволила. Просьбу исполнили, заодно и вынесли сор из телевизионной избы. История попала к московским шефам государственной телекомпании «Поморье». Тем провинциальные страдания до лампочки. Начальники заселились?! А врезать начальникам! Перестройка же! Гласность бушует. Так передача вышла в эфир. Архангельский народ не верил глазам и ушам: неприкасаемых пороли публично, телевизионно!
Нынешние хозяева жизни и глазом бы не моргнули, бровью не повели: подумаешь, телетрёп. Но советский обком КПСС ещё доживал по брежневским понятиям: прошляпил? Наказать! Кто не пускал? Председатель телекомитета? Уволить председателя! И уволили. Правда, вышло совсем уж по-дурацки. Коммунисты архангельского телевидения, осознав, что натворили, заседали с 9 утра до 9 вечера. Всё надеялись: начальника оставят. Дядькато был совсем не вредный. Ну, перестраховался, с кем не бывает. Наивные. Это потом все поймут: гласность — что ветер в поле. Пока же Галину П. трижды в день катали на чёрной обкомовской «Волге» в Архангельский обком партии:
— Кончайте жевать сопли. Хватит интеллигентской тягомотины. Сказано — уволить, значит уволим.
Так бедолага телепредседатель получил элитное жильё в знаменитой «сталинке», но не вписался в горбачевский поворот истории. И оказался первым архангельским номенклатурным лицом, публично пострадавшим от гласности. А Стас стал первым архангельским героем перестройки. Город же впервые почуял, что за зверь такой — «перестройка и гласность».
Сегодня все те взрослые дядьки и тётки наверняка не тратили бы время впустую, не щекотали нервы друг другу и телезрителям. Глупость случившегося на телевидении очевидна. Отрицательные герои передачи вовсе не были таковыми. Разве не имела право на нормальное жилье удивительная женщина-врач, построившая Архангельску онкологический диспансер, жившая в ту пору под одной крышей как раз с теми самыми несколькими поколениями одного рода? И даже старый актер, перебравшийся из благородной «сталинки» без лифта в советский лифтовый комфорт? Правда, после сего риэлтерского предприятия старче благополучно покинул благословенный Архангельск, предпочтя жилье скромнее, пусть и не в видимости кремлевских куполов, но всё равно московское. А всё пресловутые советские девять метров. Сейчас не то, что вслух произносить, думать о них смешно.
Дом с десятилетиями не похорошел. Типичная, особо ничем не примечательная советская коробка. Что до жильцов, здание интересно разве тем, что в одной из его квартир жила скромная бестужевка, знакомая знаменитого узника Соловецких лагерей Дмитрия Сергеевича Лихачева, коего при жизни считали честью и совестью советской интеллигенции, женщина-ученый, исследователь флоры поморского побережья Русского Севера Ксения Петровна Гемп.
Продолжение следует.