Киноклуб «Субтитръ» существует в Архангельске уже давно. Изначально это было чисто студенческое закрытое объединение, часть самостоятельно организованного досуга для скучающих молодых энтузиастов. Однако со временем объединение разрослось, привлекая всестороннее внимание городской интеллигентной молодёжи.
Мало кто среди культурных юношей и девушек Архангельска не слышал о киноклубе, мало-помалу становящимся чем-то наподобие парижской «Синематеки» прямиком из 1968. Для тех, кто не знает: в Париже в то время процветал настоящий культ кино, молодые люди верили, что с его помощью можно устроить революцию и организовать новую жизнь, но при этом кино не должно быть «искусством» или «пропагандой» — для этих людей оно служило «правдой 24 кадра в секунду»!
Постоянные синефильские баталии, интеллектуальные споры, обсуждение литературы и философии, густая политическая подоплёка, психоанализ, Сартр, Мао Цзэдун, поклонение Хичкоку, — всё это характеризовало эпоху французской жизни в 60-е.
Но у нас на повестке дня 80-е. Наши, отечественные.
А ещё точнее — 1988 год: именно тогда был создан знаменитый фильм «Город Зеро». Его и решили просмотреть и обсудить члены киноклуба «Субтиртъ».
Далее — обзор нашего культурного смотрителя на сам фильм и отзыв об отношении к нему со стороны архангельской молодёжи.
В ролях: Леонид Филатов, Олег Басилашвили, Владимир Меньшов и др.
Жанр фильма подаётся как трагикомический фарс, чуть ли не фантастика с элементами чёрного юмора. Короче говоря, этакая постсоветская постмодернистская солянка, дикое дитя перестройки, когда у всех в прошлом адекватных режиссёров резко менялись состояния сознания. Но «Город Зеро» не был бы легендой, если бы был создан так плоско.
Вот сюжет. Мужчина средних, Варакин, лет прибывает в некий город в командировку: поговорить с директором местного завода о поставках техники. Его встречает абсолютно голая секретарша, после чего опешивший Варакин узнаёт ещё одну новость: оказывается, инженер этого завода утопился 7 месяцев назад. Потом удивлённый таким приёмом Варакин идёт в ресторан, где ему подносят… торт в виде его же головы.
Мужчина отказывается пробовать это блюдо, и тогда повар убивает себя из пистолета. Варакин, пытаясь поскорее ретироваться из пугающего городка, едет на вокзал, где ему говорят, что билетов нет ни в один конец. Отчаявшегося Варакина заносит к ночи в местный краеведческий музей, где ему проводят дикую экскурсию. Весь этот город — насквозь исторический.
Тут бывали и молодой Сталин, и древние римляне, и князь Владимир накануне крещения Руси, и чуть ли не первый человек появился именно тут. Экскурсовод любезно предлагает Варакину заночевать в доме своих друзей, где маленький мальчик, сын хозяев дома, говорит ему: «Вы никогда не уедете из нашего города», после чего следует описание всей последующей судьбы Варакина. Затем Варакина ловит полиция по делу о самоубийстве повара, и тут начинается допрос, в ходе которого выясняется, что Варакин — сын покойного.
Ко всему прочему, повар был первым человеком в городе, который станцевал рок-н-ролл, за что при жизни был сурово наказан партией, а по смерти резко попал в мейнстрим, и теперь в его память городской властью решено провести вечеринку для всех и каждого. Варакина отпускают из отдела, но заставляют произнести речь об «отце» и станцевать.
В безумной пляске скачут все жители города, среди которых вообще нет представителей молодёжи. Филь кончается тем, что к измученному Варакину в гостиничный номер набивается добрая половина всех действующих лиц, они пьют пиво, болтают ни о чём, а потом идут гулять к местной достопримечательности — дубу, которому 1200 лет.
Под ним сидел сам Дмитрий Донской, ветвь с него отламывал сам Иван Грозный. Жители решают тоже отломить себе по маленькой веточке, но из-за неаккуратного движения рушится почти всё давно изгнившее внутри дерево. В этот момент совершенно убитый фатальным абсурдом происходящего Варакин решает безоглядно бежать, куда глядят глаза, и под утро, с рассветом, уплывает куда-то на бесхозной лодке по течению местной реки.
Ожидать сценарных или визуальных совершенств и новаторств от перестроечного кино вряд ли стоит. Интересен же фильм Шахназарова, в первую очередь, своим вполне литературным содержанием. Авторское высказывание можно было бы описать следующим образом: город Зеро — не конкретное место, пусть бы даже и фантастическое, параллельное остальному миру.
Нет ни одной причины усомниться в реальности этого места, ни один факт, приведённый в фильме об этой локации, не противоречит законам жизни. Любые исторические события, про которые узнаёт герой в местном музее, вполне могли быть реальными, а ситуации между людьми не содержат ничего фантастического. Обычная жизнь, как и везде.
И вот здесь-то и подстерегает зрителя главный режиссёрский вывод: такая жизнь — повсеместна. «Абсурдность» происходящего в городе Зеро — это абсурдность не конкретного инфернального города, кривого зеркала привычной реальности, а попросту своего рода лакуна, прорыв в ткани ожиданий главного героя от реальности.
Никто не виноват, что он впервые столкнулся с этим осознанием именно в городе Зеро. Это не означает, что прежний уклад его жизни был адекватным и реалистичным, «здоровым», — это означает лишь то, что герой не знал абсурдности жизни как таковой, пока не столкнулся с вопиющим проявлением этого абсурда в своей командировке. Можем ли мы предположить, что подобные странности Варакин мог увидеть и в Москве, и в Лондоне, и в Нью-Йорке?
Да сколько угодно! Дело-то не в месте, а в самом ходе жизни. И Лондон, и Нью-Йорк может обернуться замкнутым кругом, устрашающей территорией абсурдной безвыходности. Более того: бежать от абсурда в принципе некуда. Можно объявить бунт обществу и самому пространству, которое липко удерживает тебя от нормальной жизни. Однако смена общества и локаций ничего не даст. Город Зеро — повсюду. Это — каждый город.
Интересно название города Зеро: будто это какая-то нулевая широта, нулевой меридиан, точка отсчёта жизни вообще, случайная точка, в которой все концы сходятся и уже не расходятся вовек, потому что некуда.
Эта мысль потому не нова и мало связана с постмодерном, что была описана ещё в 19 веке Гоголем (ярче всего, в «Мёртвых душах»), Салтыковым-Щедриным, даже отчасти Пушкиным. Они-то и научили сначала Достоевского, потом Чехова, который позже тоже внёс свою лепту, создав целую галерею безвыходных и сдерживающих человека в путах абсурда провинциальных уродливых городков. Хармса, «лианозовскую школу»… Ницше, Камю, Сартр, Чоран и Кафка учились у нас.
«Матрицу» придумали не западные интеллектуалы, а русские классики. Только вот западные интеллектуалы успокоились на кассовых сборах и лишнем поводе к насмешке над жизнью, а русские классики затосковали по Богу, по смыслу, ужаснулись положению дел. И это именно та точка, которую не преодолел Карен Шахназаров — человек советской культуры, покрывшей культуру русскую миазмами.
Фильм «Город Зеро» пугает даже не содержанием и неутешительными выводами режиссёра, а тем, что его создатель совершенно не видит путей русской традиции, совершенно не даёт никакого просвета для своих героев и зрителей. Гоголь рисует нам закостеневший мир ходячих мертвецов, чтобы воскресить всех и каждого, а Шахназаров даёт ту же картину — но не даёт никакого очистительного эффекта. Просто потому что это произведение другой культуры, культуры, потерявшей связь со своими корнями.
«Город Зеро» как произведение — это далёкое эхо огромной русской (и уже давно всечеловеческой) тоски, заблудившееся эхо, на которое никогда никто не откликнется. Потому что у Чичикова ещё был Бог, а у советского нормального инженера Варакина его нет уже как 70 лет. Это немалый срок для того, чтобы забыть какие-либо ориентиры среди тотального «города Зеро», среди «мира сего», который изначально во прахе лежит и прахом становится, подобно огромному историческому дубу из финальной сцены фильма.
Выхода из праха нет, если нет оружия против бессмыслицы. Таким оружием западная цивилизация видит тотальную иронию, но на деле ей является только осознание своей трансцендентной природы и горнего мира. А эта эстетическая, культурная, нравственная дорога давно уже утрачена всем человечеством, разные представители которого по-разному осмысляют произошедшее.
«Город Зеро» — это смутная догадка о том, что в жизни не хватает какого-то скрепляющего и самого важного элемента, без которого всё вокруг уничтожает растерянного субъекта. Мы, наследники пост-Союза, даже смеёмся над многими сценами в этом фильме, считая их комичными. Характерно, что и во время обсуждения фильма многие студенты сказали, что ничего страшного не увидели, что это «родной, знакомый абсурд» из личного опыта, пожалуй, каждого сидящего в зале.
Кажется, восприятие картины не поменялось с момента её выхода на экраны. Разницу составило только то, что прежде юноши возмущались советской системой, а теперь переносят опыт увиденного на актуальную политическую повестку (в фильме и вправду есть элементы издевательств и подтруниваний над партийными функционерами и духом уходящего времени). И вот это самое печальное: вместо горькой, ужасающей экзистенциальной ноты наш слух реагирует на самые примитивные в интеллектуальном плане кликбейты.
Сфера авторского высказывания Шахназарова — не идеология, а состояние субъекта в мире, где нельзя добраться «домой» из плена нулевой, никакой, несуществующей широты, — то есть в мире без Бога.
Мёртвая душа — это не про «послушное раболепное стадо», а про человека, которому нечего отстаивать перед лицом вездесущего города Зеро. Инженеру Варакину нечего отстоять, у него нет метафизического «дома». Так же, как и у многих студентов, которые с пеной у рта стали осуждать героя за его чуть ли не конформистские политические убеждения. При чём тут политика, если речь идёт об экзистенциальном содержании человека? Такая реакция многих ораторов после просмотра фильма показала лишь то, что и до них доберётся всепоглощающий город Зеро.
Потому что для многих людей не существует наиболее фундаментальных категорий, в которых нужно оценивать человека-вообще, зато есть желание побунтовать. А это значит, что и эти бунтари не смогут отстоять себя: их политические или антропологические убеждения окажутся таким же инфернальным кошмаром для человека с другого континента, каким показался город Зеро для них, а перед чужим царством абсурда они не выстоят, потому что смотрят на абсурд не сверху, где Бог и чувство дома, а как бы в лобовую — не понимая, что они стоят перед зеркалом и абсурд видят в самих себе.
18+
Алексей Черников