Жириновский — самый противоречивый и в то же время самый живой политик современной России.
У него всё было задорно, ярко, искренне: смена позиций, ругань, шутки, предсказания, раздача клубники, водки, закидывание людей банкнотами...
Уникальный человек, как бы кого он не мочил, не гвоздил. И ведь на него никто не обижался. Даже облитый соком Немцов и даже оттасканная за волосы депутатша, имя которой уже никто и не вспомнит.
Даже Буш-младший после ролика из Багдада не осерчал на Жириновского.
И вся страна танцевала под ремикс, созданный на «Не сметь стрелять по Багдаду», «Буш — сраный ковбой» и «Доллар — грязная зелёная бумажка».
Нынче время безликих политиков, говорящих штампами, блюдущих политесы губошлёпов. На их фоне Жириновский был ярким пятном на сером фоне.
Он не боялся быть зашельмованным, ибо относился к той категории людей, к которым уже не прилипает.
***
Я трижды лично встречался с Жириновским.
Это было во время избирательной кампании в Архангельское областное Собрание 2004 года. Я шёл первым номером и был лицом партии в регионе с соответствующим слоганом «Азовский — Жириновский». Тогда перед первой личной встречей я, ещё молодой, испытывал трепет.
На удивление, волнение было напрасным. Вольфович отнёсся по-отечески, был вежлив и весьма непринуждённо учил азам политики — аки Макиавелли перед учеником.
Мне, как историку и юристу, было в кайф.
Мы провели с Жириновским тогда не один час. Рядом. Он только один раз меня осёк, когда я его перебил на сцене Маймаксанского ДК.
— Не перебивай старших, юноша, — строго сказал Вольфович.
Тогда же я узнал, что на самом деле фразу «Подонок, однозначно» лично Жириновский не говорил. Это был номер пародиста. Настолько точно исполненный, что фраза пошла за Вольфовичем.
Потом я встречался с ним в Москве, в его думском кабинете. Это было интервью.
Третий раз — перед посадкой в тюрьму в 2006 году. Я уже знал, что сяду, и приехал за характеристикой. Был печален.
Странная была встреча. Я ему про себя, а он мне про Сирию. Жириновский тогда только закончил провидческую книгу «Третья мировая война» и был под драйвом своих же мыслей.
В начале разговора я, случайно перебив его, признался, что прожил в Сирии в 1999-м целый месяц. И с этого момента Вольфович нашёл во мне идеального собеседника.
Уже спустя много лет оказалось, что по отношению к Ближнему Востоку он был прав. Впрочем, как и к другим событиям, произошедшим согласно его предсказаниям. Провидец ли он? Нет. Просто он не боялся думать и быть осмеянным за неверный прогноз. Ибо всегда мог выкрутиться и оказаться правым.
Полтора часа. А в конце он меня просто огорошил… Заканчивая аудиенцию, сказал мне: ты сядешь, но потом тебя оправдают, и ты выйдешь.
И ведь как в зеркало глядел. Я сел, отсидел четыре месяца и вышел. Мой приговор был отменён.
Что это было — до сих пор не пойму.
Затем я покончил с политической деятельностью и ЛДПР — разочаровался после того, как в партию попёрли личности, не вызывавшие во мне симпатий. Но Жириновский продолжал оставаться для меня звездой. Как Роджер Уотерс в детстве.
Как и Роджер, Жириновский был неоднозначен, противоречив. Люди делились на поклонников и противников. О нём можно было спорить, и это самое клёвое в понятии «Жириновский». Потому что бесспорные — только положительные и только отрицательные люди — не интересны.
Главное, что меня торкало в Жириновском: умный и эрудированный. Эрудированный и умный. Жириновский был дико начитанный, знал много языков. В молодости и даже в зрелом возрасте, будучи уже политиком, читал запоем.
Он даже ругался как интеллектуал. Может, потому и не обижались на него. Это тот случай, когда есть разница — матерится гопник или профессор. У первого это отвращает, у второго украшает.
Короче, Жириновский навсегда с нами — светлый, умный и живой.
Илья Азовский
